Облачный рендеринг. Быстро и удобно ☆ от 50 руб./час ☆ AnaRender.io У вас – деньги. У нас – мощности. Считайте с нами!
Марина Karol Комаркевич Домой. Часть 9
Между тем, за допросами, страхами, скукой, скудной едой, ожиданиями, выносом параши и прочими вехами тюремного бытия кончился ноябрь. В окошко в камере поставили раму со стеклом, и вонь пару дней была совсем невыносима, а потом притерпелась. Миновал декабрь. Наступил Новый год. Прислали кому-то кулек с конфетами, и вышло даже нечто вроде праздника. Потом прошли январь, февраль.
Еще в первую неделю ареста увели дядю Саню и не привели обратно. Прибавилось тогда Антоше седых волос. Наверное, так выразительно лежал на нарах и смотрел на дверь, что смилостивился даже ядовитый на язык везде, кроме своих слезных писем, бухгалтер Николай Васильевич. Подсел поближе и разъяснил, что дядю Саню просто перевели в другую камеру. Они ведь с Антошей проходят по одному делу, значит, не могут сидеть вместе. Правила такие. Удивительно еще, что сразу не рассадили - прозевал кто-то из охраны. Накажут теперь голубчика, пустячок, а приятно. Тут бухгалтер заозирался испуганно, и ушел к себе. А Антошу чуть попустило.
Спустя месяц или полтора вслед за дядей Саней исчез грустный Гриша, может, отправившийся к своим Маньке с Булькой, а может, пасти других Манек где-нибудь под Иркутском. Покинул камеру и Николай Васильевич, умоливший, наверное, могучего зятя, знать бы еще, о чем... Места их тут же заняли другие задержанные. Февраль сменился мартом - сырым и серым.
А вера и терпение Антоши стали тоненькими-претоненькими, ткни пальцем, и лопнут, как расписная стенка мыльного пузыря.
Однажды посреди долгого очередного тюремного вечера тихий обычно Антоша ни с того ни с сего разразился взрывом дурного хохота. " Я в Ленинграде!" - сообщил он обернувшимся мужикам и больше уже никому ничего не пожелал объяснить. А никто и не домогался знать большего. Мало, что ли истерик повидали здешние кирпичи, и ни один еще не порыдал за компанию. Тем паче, что Антоша дальше не буянил, а прилег спокойно, полежать, широко открытыми глазами глядя в потолок - вечер, ночь, следующий день, следующую ночь...
Неправду, конечно, говорил дядя Саня (а кто ее не говорил, во второй жизни-то?), повторяя "не страшно". Страхом воняло в камере предварительного заключения сильнее, чем "удобрением" от параши. Страхом здесь потели, страхом дышали. От страха заплетался у Антоши язык, особенно на первых допросах. А какая, простите, уважаемые, медвежья болезнь одолела протяженностью в три дня, когда дядя Саня пропал! От постоянного соседства со страхом уставали головы и стремились отселить его куда-нибудь, в не столь нужное место. В дрожащие руки. В отнявшуюся ступню. В потерянный сон.
Антоша быстро привык лежать ночами без сна. Привык и не мучился. Пустяк какой, рядом с прочими бедами. Наверное, немного он все же дремал, хоть и с открытыми глазами, иначе как объяснить нечто странное, произошедшее с ним в одну из таких бессонных ночей?
Стены камеры внезапно исчезли вокруг. Или стали прозрачными? И Антоша, хоть и чувствовал доски нар под копчиком и лопатками, начал подниматься выше и выше, в тот коридор, куда многажды приходил на допросы. В комнате для допросов тоже не было стен, и сидел за столом кто-то незнакомый, в мокрой плащ-палатке поверх обычного френча - это то, что виднелось над столом, а сбоку из-под стола торчала еще кокетливо ножка в хромовом сапожке. Небольшая такая ножка, изящная даже, и сам чужой следователь расселся непринужденно, как статский советник среди дам, такую старую фотографию видал Антоша в какой-то тоже старой книге. Только вместо дамы обретался перед следователем председатель Вяземского совхоза. Стоял тоже в мокром тулупе - видно, со злого мартовского снега - и неуверенно мял шапку. Антоше стало интересно. Он сел на лавочку в коридоре и стал смотреть.
- Шофер мне нужен, - виновато говорил председатель, - До зарезу нужен. Работы невпроворот, а этот шофер - золото. Может, вернешь, а? Вот до зарезу.
- Золото? - усмехался следователь, - самоварное, поди, золото-то? Ты говорил, сын его у тебя шоферит.
- Слабак он шоферить, - вздохнул председатель, - О дальних странах мечтает. И злой сейчас. Я ж его с бригадиров снял, как сына вредителя. Сядет еще за руль, и поминай, как звали... Мне и с бабой этой сгоревшей чп хватило уже.
- Ну-ну, - посмеялся следователь, - что-то народ у тебя разбегается, а? Хватку потерял, дружок?
- Верни шофера, - тоскливо повторил председатель. - Нафига он тебе тут? В штаны наложил, и будет с него. Он же просто дурак.
Следователь - а следователь ли? - уже не смотрел на председателя, но перебирал на столе бумаги, явно мучая собеседника молчанием.
- Дорогого просишь. Простец - штучный товар. - процедил он словно бы ни к кому, после чего опять повернулся к председателю, - А про мальчишку чего думаешь, а? Мальчишку-то зачем сюда определил, тоже чтобы напугать?
- Ну да, - уныло подтвердил председатель. - В город он намылился, учиться. На хрена мне это надо. Папаша вон у него был ученый... пакостник... Не так сеем, не туда сажаем... агроном присланный, тьфу!
- А тебе завидно, - засмеялся следователь-не-следователь, и Антоша вдруг потихонечку вместе с ним.
- Причем тут завидно, - окрысился председатель. - У меня план из района! Столько-то свеклы! Столько буряков! Агротехника вся на счету! А тут слюнтяй городской со своей критикой! С-скотина!
- Ладно, - внезапно что-то решил мистер "хромовый сапожок", - получишь своего шофера. Завтра приходи к обеду, отпущу. А про парня что, все же, думаешь?
- Да не знаю я, - отмахнулся председатель. - Суп из него свари. Спасибо тебе, право слово. Пойду я, слышишь? Отпусти и меня. Ночевать еще надо где-то найти.
- Иди, - милостиво кивнул "хромовый", и в спину уже председательскую добавил, - Мальчишку попозже тебе верну, хочу еще с ним поговорить.
Председатель споткнулся о порог, и Антоша, смотревший как раз на председателеву гадостную рожу, поразился расплывшейся по ней бледности. Как обухом пришибленный, ссутулился совсем Вяземский главный начальник и медленно обернулся назад.
- Шпионить за мной его пришлешь? - донеслось до Антоши едва слышное из-за тулупа.
"Хромовый" не отвечал, только усмехался и что-то строчил в бумагах.
- Не надо, - еще тише взмолился председатель. - Вот что хочешь, проси, бери. Но не надо... Слышишь, пожалуйста...
Молчание упоительно клубилось под потолком, скрипело перо по бумаге, противно, долго... и навязчивый снег по ту сторону окна налипал косыми штрихами на стекло.
- Сапоги целуй, - рассеянно бросил "хромовый", не оставляя работы.
Председатель вернулся и покорно рухнул на колени. Блестящая лысина его опустилась вниз, исчезнув за мокрым воротником, а по согнутой спине пошли короткие волны - вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх...
Антошу затошнило и едва не понесло рвать. Он отвернулся, пряча лицо в ладонь... и проснулся на нарах, мучимый то ли горечью отрыжки, то ли изжогой от тюремной еды.
Сколько еще раз после странной этой ночи приводили Антошу на допрос, он не считал. Но, по правде сказать, первые разы потихоньку ждал, не встретит ли его на допросе мистер "хромовый сапожок". А потом все же перестал, забыл. Сон, сон и есть. Когда так долго томишься, ничего не понимая в своей жизни, не мудрено начать путать ее со сном. Однажды только вдруг вспомнилось...
В этот день, в конце мая уже, на допросе вновь встретил Антошу вежливый дядечка, расследовавший Антошино дело, как, возможно, уголовное. Встретил совершенно открытым взглядом, подчеркнуто поименовал Антошу товарищем, пожал руку и поздравил с разъяснением обстоятельств, согласно которым выходил Антоша абсолютно ни в чем не виновным.
Та-дамммм! - грохнули литавры первой жизни, и сама она радостно подняла голову. Урррррррррра! - вострубили горны. Победа! - закричали тысячи глоток, взмыли в воздух шапки, знамена.
- И теперь, уважаемый товарищ Стешнев, - между тем продолжал вежливый дядечка-следователь, - на собственном примере убедившись в том, как нелегко нашим следственным органам бывает справиться с действиями повсеместно существующей сети вражеских агентов и просто несознательных граждан, вы с пониманием отнесетесь к нашей просьбе о сотрудничестве...
"Нямк!" - сыто чавкнула вторая жизнь, слизывая остатки торжественной музыки и эхо марширующих колонн, и вдохновенно рыгнула затхлой вонью прямо Антоше в лицо. "Цок-цок-цок", - простучали где-то за стеной подковки хромовых сапожков.
Нет, подписывать ничего не пришлось. Но рекомендовалось подумать. Впрочем, куда бы, интересно, мог Антоша деться из Вяземок или откуда угодно, с какими там хочешь думками? Ведь даже пройтись по городу, хоть на такую радость понадеялся, тоже не вышло. За воротами "Крестов" уже ждал дяди Санин грузовичок, присланный, как оказалось, председателем. До Вяземок тряслись рядом с дядей Саней в кабине молча. Только и сохранилось, как осторожно провел дядя Саня ладонью при встрече по Антошиной щеке. А потом торопливо спрятал глаза и пошел заводить мотор.
В Вяземках встретил абсолютно пустой дом - ни посуды, ни запасов, ни постелей, ни маминых рукоделий, ни папиных книг и инструментов, ни одежды, ничего. Даже мебели, кроме той, что по громоздкости или старости никому не показалась нужной.
Но было тепло. И трава зеленая курчавилась по взгоркам, ветреницы цвели и еще синие какие-то цветочки. Девчонки бегали уже в летнем. Хоры лягушачьи гремели над прудом.
В сенях дома валялся у дверей почему-то кусок мела. Вроде как знак. Подобрав его, отправился Антоша на кладбище, расчистил вокруг маминой могилы прошлогоднее былье и надпись обновил на помытом погодами камне - Стешневы Инна и Валерий, 1940.
